Греция и мир: Генри Миллер «Колосс Маруссийский»
Перед самым началом II Мировой войны один из наиболее значимых писателей XX века отправился в 9-месячное путешествие по Греции.
Случалось мне слышать от одного вполне просвещенного человека, что Джек Лондон – детский писатель. Логика сколь дикая столь и распространенная. По ней Венечка – про алкоголь, Миллер – про секс, Хантер Томпсон – понятно про что. Список можно продолжать почти до бесконечности. И главное, не попасться в сети таких упрощений весьма сложно, особенно, если не посвящаешь творчеству писателя должного внимания и времени. Как я – Миллеру. Читать бестселлеры – часто пагубное занятие… «Это совсем не тот Миллер, к которому ты привык», — пробормотала сквозь сон жена, когда я утром вытянул из стопки книг «Колосса Маруссийского». Действительно, в этой книге секса не больше, чем у Паланика – ценностей традиционной семьи.
Место откровенных сцен заняли сцены пейзажные и этнографические. «Это были первые мои настоящие каникулы за двадцать лет, и я настроился провести их как полагается, то есть в полном безделье», — пишет Миллер. Отдохновение от работы, от привычного образа жизни (и — письма), но не от рефлексии. Ее в тексте путевых греческих заметок даже больше, чем в предыдущих книгах писателя. Видимо, древняя земля Пелопоннеса располагает к размышлениям о судьбах мира и человека в нем, в чем сам Миллер и признается. Располагало к этому и время. Миллер попал в южную Европу как раз в тот момент, когда она стала очагом разгоравшегося безумия. И, несмотря на то, что Греция в то время оставалась в стороне от военных действий, вооруженные силы страны уже стояли на границе с Албанией, а Дуче был готов выступить в любой момент.
Генри Миллер на Крите
Вот реакция Миллера на поднимавшуюся вокруг тревогу: «Чего хочет человек, так это мира, чтобы он мог жить. Поражение, нанесенное соседу, не приносит мира, как лекарство не приносит исцеления больному раком. Человек не может жить одними победами над врагом, как не может стать здоровым, постоянно употребляя лекарства. Радость жизни приходит с миром, который ни статичен, ни динамичен. Ни один человек не может, в сущности, сказать, что знает, что такое радость, пока не поживет мирной жизнью». Но не ощущение начала катастрофы занимает главное место в тексте, а Греция. И друзья Миллера — проверенные временем как Лоренс Даррелл, к которому в гости писатель и приехал, так и вновь обретенные как греческий литератор и издатель Кацимбалис.
Вот, одно из первых впечатлений Миллера от знакомства с Кацимбалисом: «Говоря о каком-то предмете, он как бы пожирал его: описывая какую-нибудь местность, он жевал ее, как козел — ковер. Если речь заходила о человеке, он съедал его живьем, от головы до пальцев ног. Если о событии — обгладывал каждую деталь, как полчища белых муравьев, напавших на лес, обгладывают все деревья до единого. Когда он говорил, он был одновременно повсюду. Атаковал сверху и снизу, спереди, сзади и с флангов. Если не удавалось разгрызть какую-то тему с ходу, он на время откладывал ее в сторону и шел дальше, а потом возвращался и постепенно приканчивал ее. Или подбрасывал ее в воздух, точно фокусник — стеклянный шарик, и, когда вам уже казалось, что он забыл о ней, что та упала и разбилась, он проворно протягивал руку назад и ловил ее в ладонь, даже не обернувшись. Он предлагал не просто разговор, но язык — язык пищи и зверя».
С новым другом Миллер прошел немало приятных и не очень приятных походов по суше и воде. Еще одна цитата – о том, как он с Кацимбалисом добирался до Специи на крохотном паруснике – может весьма позабавить наших читателей-яхтсменов:
«Я начал понимать всю серьезность нашего положения, когда увидел громадный вал, на головокружительной скорости несущийся на нас. Мы инстинктивно оглянулись на рулевого, ища в выражении его лица хоть луч надежды для себя, но тот был совершенно невозмутим. «Он, наверно, ненормальный», — завопил Кацимбалис, и в тот же миг волна обрушилась на нас, промочив до нитки. <…> Никогда бы не поверил, что утлая лодчонка способна бороться с таким бурным морем. Мы соскальзывали по спине волны вниз, а над головой нависала очередная, как чудовище, оскалившее белые клыки, и замирала на секунду, прежде чем обрушиться на нас брюхом. Небо было словно зеркальная амальгама с мутным расплывчатым пятном там, где сквозь нее пыталось пробиться солнце. На горизонте змеились молнии. Теперь волны налетали со всех сторон. Мы обеими руками вцепились что есть силы в мачту. Уже отчетливо видна была Специя, дома — мертвенно-бледные, словно их выворачивала наизнанку рвота. Странно, но ни Кацимбалису, ни мне ничуть не было страшно. <…> «Ох, и попируем же мы, — вопил он, — если доплывем». Едва он прокричал эти слова, как свистящий, вращающийся водяной смерч налетел на нас с такой силой, что я подумал: все, конец. Но лодчонка снова вынырнула как пробка».
Но все же главная тема этого сложного, многогранного текста – Греция и греки. Если современным туроператорам надо мотивировать клиентов покупать путевки в Грецию, то в приемной стоит выкладывать «Колосса Маруссийского». Вся книга – ода этой стране и этому народу. Как в ранних романах Миллера движущей силой, духом текста был секс, так в «Колоссе» — это восторгание Грецией, ее природой, ее древней историей, которая продолжает жить в развалинах, в горах, в море и людях. Насчет этого – последняя цитата на сегодня:
«Ни одна страна, где я побывал, не показалась мне такой величественной. Милями тут ничего не измеришь. В определенном смысле, непостижимом для моих сограждан, Греция бесконечно больше Соединенных Штатов. Греция может поглотить Америку, а заодно Европу. Греция столь же мала, как Китай или Индия. Это мир несбыточной мечты. И сам грек — вновь — находится повсюду, как китаец. То, что есть в нем греческого, не стирается от бесконечного странствия. Он ни крупицы себя не оставляет, где бы ни был, не то что, например, американец. Когда грек уходит, после него остается пустота».
Текст: Алексей Терехов
